Райнер Браун || Reiner Braun
ссылка на вики
--

[Shingeki no Kyojin]

О персонаже: Порой новый слой штукатурки так удачно ложится поверх прежнего, что кто-то посторонний и не подумает даже об изначально покрывавшем стену узоре. Переходя границы внешнего обвода великих стен на всеми богами проклятом острове, Райнер изменил сам себя до неузнаваемости. Правду, кроме него самого, знали лишь двое: Энни с самого начала было наплевать, Бертольд же всегда оставался слишком терпим к его слабостям, однако ради даже призрачного успеха их самоубийственной миссии оба хранили молчание, давая Бронированному развернуться на полную катушку – настолько гармонично вжиться в роль не получилось ни у кого из них, кроме как у мечтавшего о чистом листе Брауна.
Говорят, только слабаки и трусы ждут шанса начать все заново, в то время как по-настоящему сильные натягивают вожжи так, что способны приструнить хотя бы и весьма норовистую, переменчивую и, если уж по чести, крайне мерзкую в любых проявлениях своего капризного характера судьбу. Райнер не роптал. Вся его прежняя жизнь состояла из звеньев жестоких разочарований: озлобленного – со стороны отца, насмешливого – со стороны других марлийских кадетов, но в разы хуже всех прочих – разочарование в глазах матери, отчаянно верившей, будто хотя бы одному из них семьи удастся вырваться из гетто. На фоне этого даже новость о том, что приняли его в отряд избранных воинов отнюдь не за какие-то особые таланты и заслуги, а только стараниями Марселя, старавшегося уберечь брата от жуткой участи, не стала таким уж потрясением. Напротив, для Райнера это был долгожданный шанс, за который он готовился заплатить любую цену, однако…
..цена и в самом деле вышла «любая».
Очень легко и приятно оказалось задавать юным неокрепшим умам верное направление обаятельным личным примером. Сам Райнер к тому моменту был кем угодно, но уже не новобранцем, а оттого оставался бодр, зол и вполне искренно благороден в своих порывах дотащить пусть бы и на своих плечах через полосу препятствий выдохшихся товарищей, прозрачно намекнуть на не найденную еще инструкторами дырку в заборе или показать правильный хват, чтобы на следующей тренировке уравнять шансы со всеми, кроме разве Энни и Микасы.
До одури приятно оказалось ловить на себе обнадеженные и местами почти что восхищенные взгляды, благодушно отмахиваться на слова благодарности и самодовольно усмехаться про себя, когда в очередной раз заступал старшим в наряд. Простота нового мира и широта горизонтов подкупала настолько, что все тревоги отступили так далеко, словно и не было их совсем – Марлии, Основателя, королевской семьи и всего остального дерьма, что они втроем протащили в себе, когда пала первая стена. После, возвращаясь мыслями к тем беззаботным и простым временам, Райнер ощущал, как холодок едва сдерживаемого ужаса стремительно поднимается вдоль позвоночника: иногда ему вполне искренне казалось, будто он может остаться.
Злобная ирония всей этой дилеммы заключалась в том, что никто не разглядел в Райнере двух его главных талантов – идеально вживаться в роль и превосходно успокаивать совесть.
Есть весьма странное чувство, способное сожрать изнутри сколь угодно сильную волю. Обыкновенно оно приходит, когда слишком долго не можешь найти совсем недавно увиденную безделушку или вспомнить слова назойливого припева к полузабытой песне. Медленно гложет изнутри, поднимаясь от начинающего все чаще биться сердца к беспокойно мечущемуся разуму, пока не достигает апогея, вырезая из реальности любые мысли и чувства, кроме желания унять этот белый шум…
А потом ты вспоминаешь, что все эти люди погибли жуткой смертью или совсем скоро сдохнут не менее мучительно исключительно из-за тебя.
Из всего отмеренного шифтерам срока остается всего ничего, а он все беспокоится о моральной стороне вопроса. Иногда искренне жалеет, что в тот чертов день не снес все три стены, вместо одной, в другое время – о том, что придурошная бабка Имир в ночи промахнулась и сожрала не того. Совсем редко бросает мутный взгляд на прислоненное к стене ружье. И только искреннее отвращение к той небритой роже, которую Райнер каждое утро видит в зеркале, помогает удержаться от глупостей. По крайней мере, тех из них, за которыми не стоит никуда не девшееся желание сделать мир немного лучше. В конце концов, нет ведь такого добра, которое не стоило бы самой худшей лжи, верно?
Вот только бы еще определиться, чей именно мир он хочет защитить и спасти.

---

По заявке: от двух блондинок

Об игроке: посты от 5к и мемы про "райнер, сядь".

Пробный пост

Кто бы мог подумать, будто милый маленький котенок, радостно мурчащий при виде возможности нахаляву оказаться в люксовых апартаментах, неожиданно покажет коготки и научится кусаться в ответ? Извечное противостояние изящества и топорности, короткого укола в уязвимое место и тяжелого замаха перед разрушительным ударом: его собственная манера вести переговоры и ее - отвечать так, что любому иному на месте Авантюрина крыть было бы нечем. Признаться, он и сам на мгновение если и не замялся, то ж точно вынужден был задуматься, тщательно взвешивая ту допустимую дозу информации, которую безопасно было бы уложить на чашу весов поверх предыдущих аргументов, чтобы хотя бы выровнять баланс. Ох, этот ужасный для всего мира миг, когда герой наконец осознает, насколько он вольнее всех прочих в том, чтобы без огляди переходить от принципиальности к суровому безразличию, иногда граничащим с наглостью, в другие моменты - откровенным пренебрежением. И не так страшно, когда границы оказываются размыты - в разы хуже, если герой вдруг решит сам их установить, руководствуясь только своими соображениями. В этом случае любые попытки что-то изменить, основываясь на прежних условиях, запросто могут оказаться даже не бесполезными, а откровенно губительными.
Должно быть, довольно приятно ощущать все прелести смены героического амплуа, тогда как внутри тебя в самом деле работает нечто в триллионы раз мощнее ядерного реактора. В определенном смысле это куда как более походит на дар божества (неважно, с какой стороны на это смотреть - проклятия или благословения), нежели участь быть отмеченным богиней способом настолько неочевидным, что иногда он всерьез задумывался о том, успела ли сестра сказать все, что хотела или же он сам за давностью лет все это время упускал из виду нечто важное? И не пришлось бы ему столько времени щеголять в рабском ошейнике, отчаянно лавируя между настоящими мастодонтами великой игры, как узнать? А теперь он и вовсе рискнул до предела возможного, неизвестно насколько ограничив свой собственный потенциал в угоду их с доктором плану, ведь даже если вся эта авантюра в итоге окупится, кто поручится, что полученные прибыли Даймонда устроят настолько, чтобы убедить остальных выковать Опорный Камень вновь? С другой стороны... чем дольше он находился в Мире Грез, тем яснее понимал: в наихудшем исходе даже гнев Десяти Сердец - далеко не самое страшное из всех тех зол, что поджидают его за углом, радостно потирая когтистые лапы и щеря зубастые пасти. Слишком уж долго ему удавалось выкручиваться, слишком долго удача оставалась на его стороне - и пусть сам Авантюрин старательно избегал слово "везение", привычка наращивать ставку в этот раз, кажется, обернулась к нему как минимум боком, старательно выгибаясь и давая в полной мере представить, какого масштаба его ждет анфас.
И для этого ему кров из носу нужна девчонка-енот. Наглая, самодовольная, своенравная и без царя в голове - идеальное отражение его собственных худше-лучших качеств, но с одной замечательной дополнительной опцией. А именно возможностью безнаказанно и от всей души в итоге отвесить смачный шлепок битой по заднице зарвавшейся фортуны, решившей в кои-то веки показать Авантюрину не раскрасневшееся от томительного волнения личико, а неприглядную целлюлитную задницу.
- Не думал, что у тебя хватит совести, чтобы так выкручивать руки доброму другу, госпожа Стелларон, - почти что промурлыкал в ответ Авантюрин, плавно отступая назад, словно фамильярный тычок пальцем в прорезь на груди неведомой силой откинул его назад, не оставляя шанса удержать равновесие. - Но позволь мне немного прояснить ситуацию, в которой мы оказались.
Его собственная ладонь мягко перехватывает изящное девичье запястье - и как только в такой лапке умещается достаточно силы, чтобы орудовать одним из артефактов Клипота? Вопрос, разумеется, чисто риторический. Сейчас куда важнее вновь провести собственную судьбу сквозь узкие и коварные протоки между неумолимо надвигающимися громадами айсбергов, грозящим потопить наглое верткое суденышко и раздавить его владельца своей неумолимой мощью... если только, разумеется, в его распоряжении не окажется сила, перед которой даже эти гиганты расступятся стайкой испуганной плотвы, завидевшей в мрачной глубине бурного потока щучьи плавники.
- Ты совершенно права насчет всего, дорогуша. За одним небольшим исключением, - кончики пальцев мягко скользят, перебирая вверх по ее запястью, пока не переплетаются с чужими в прочный замочек, в то время как свободная пятерня без излишнего пиетета, но соблюдая притом видимость приличий, укладывается на чужую талию, чтобы следующий же шаг Авантюрина их обоих увлек в неторопливый и изящный пока что танец. Разумеется, учитывая, что неторопливости добавляла сама госпожа енот, а изящество целиком и полностью исходило от него самого - потрясающий контраст, достойный оказаться запечатленным в местных диафильмах куда больше, нежели очередной виток приключений братца Хану. Хм.
- Слишком много рук тянется на эту несчастную планетку, слишком много чьих интересов сплелось здесь в такой клубок, что даже змеиному гнезду не снилось, - очередной плавный шаг переходит в резкий разворот, вынуждая девицу сильнее вцепиться в его плечи, чтобы удержать стремительность темпа. - И на тебе, моя дорогая, завязано куда больше, чем тебе бы хотелось. Подумай хорошенько, веришь ли ты, будто тебя и твоих милых друзей в самом деле просто выпустят отсюда? Даже будь ты хоть трижды Стеллароном, те, кто контролирует это место, изгнали отсюда саму смерть, а на крайний случай... Стелларон у них есть и свой, смекаешь?
Он глядит на нее с усмешкой уже не хитрой и многообещающей, а мрачной и торжествующе-жестокой. Бесята в фиалкового оттенка зрачках радостно пляшут, подкидывая угольки в костер так, чтобы коварные язычки пламени сверкали с утроенной силой, отражаясь лихим танцем в плавающих вокруг кружащейся в танце пары осколков бутылки с Усладой.
- А теперь назови мне хотя бы один случай, когда ты находила Стелларон на любой планете, а тот приводил этот мирок к чему-то хорошему? На твое счастье, я и мои коллеги понимаем, насколько опасно баловаться с игрушкой, у которой бесконечная зарядка. Это выглядит так легко и приятно, что в какой-то миг вообще перестаешь думать, что самый дорогой сыр кладут именно в мышеловку. Ты ведь, надеюсь, не из тех, кто думает, будто частичку изначального могущества Эона Разрушения можно использовать безвозмездно?
Он тормозит их танец, ловко отводя ее ладонь себе за плечо, с другой стороны ловко подхватывая сгибом локтя вокруг талии, вынуждая тем самым девицу отклоняться все глубже и глубже назад, будучи поддерживаемой только им. Впрочем, он бы без нее в такой позе также едва ли удержал бы равновесие - куда как доходчивая аллегория.
- Нравится тебе это или нет, госпожа Стелларон, из Мира Грез ни ты, ни я так просто не уйдем. И как ни надрывайся, но к тебе на помощь не примчится Пожиратель Луны с милыми ребятами из Ло Фу, а я не дождусь помощи от своих. Мы здесь сами по себе. И я лишь предлагаю попытаться выбраться отсюда, объединив усилия за справедливую цену. Это ведь лучше, чем дрейфовать потом в космосе между осколков планеты, верно?
Он выпускает ее пальцы из своих, однако удержать Стеллу ему более чем по силам и одной рукой. В то время как освободившаяся ладонь ныряет в карман, выуживая пресловутый камешек, вокруг которого и завертелась изначально их занимательная беседа.
- Уверяю тебя, из всех Каменных Сердец я испытываю меньше всего удовольствия от разрушения миров. И я бы поклялся тебе чем угодно, что помогу сохранить этот мирок хотя бы для того, чтобы КММ навела здесь порядок, но...тебе  ведь нужны гарантии, верно? - коварная ухмылка отражается во множестве граней, но взгляд самого Авантюрина прикован к лицу девчонки. - Без этого малыша мне путь обратно заказан, даже если все пройдет гладко и без промедлений. Прибавь это к прайсу того, о чем я говорил до нашего милого танца. И... постарайся его не потерять.
Это уже не звучит как просьба или предложение. И дело не только во взгляде или тоне Авантюрина: просто под конец его вкрадчивого монолога ловкие пальцы картежника слегка оттягивают воротник белой футболки, опуская Опорный Камень аккурат на верхушку ложбинки между двумя очаровательными холмиками.