Пожалуй, ей следовало всё же сесть в кресло-качалку.
Хистории хочется прикрыть глаза и шумно выдохнуть, оттолкнуться стопой от пола и позволить нехитрой конструкции прийти в движение — плавно качнуться назад, а потом вперед, увлекая за собой, отвлекая, успокаивая. Замедляя.
Да, ей нравилось это почти магическое воздействие совершенно обыкновенного предмета, цена которого поразительно невысока для наследницы одного из богатейших и влиятельнейших человека Парадиза. Ей нравилось наслаждаться тишиной, складывающейся из шороха цветочных кустов и крон деревьев, мягким прикосновением к коже ещё не вошедшего в зенит солнца и легкого теплого ветерка, запахом только что подстриженной травы и земли. И не думать ни о чем — до звенящей пустоты в голове. Она научилась этому лишь недавно, когда наконец-то завершилась война, а не когда на острове воцарилось мнимое спокойствие после открывшейся правды и протекало в течение трех лет их тихого существования, заточенного на сосредоточение и накопление сил и ресурсов. Тогда они были похожи на дикого зверя на водопое, что готов к нападению в любую секунду, боясь, что за кораблями разведчиков с материка потянутся основные силы противников, число которых точно установить не представлялось возможным. Но оно точно было превосходящим их маленький рай, отстававший в развитии от всего остального мира, который, по иронии судьбы, только-только начинал делать маленькие шаги в успешном противоборстве с титанами, когда те, у кого были примитивные ружья да клинки, сумели одолеть некоторых из прославленной девятки.
Они так долго жили надеждой на мир.
Зачем Райнер заставляет её вспоминать о прошлом?
Неужели думает, что ей до сих пор не снятся сны о том дне в Тросте? О том, как Энни буквально распинывала разведчиков, самым жестоким образом втаптывая их в грязь?
Хистория помнит, что видела мельком во время погони за Женской особью. Помнит тела (или одни лишь их части) солдат, когда после неудачной битвы они уже в тишине леса молча собирали то, что можно было передать родным. Как убирали с брусчатки то, что осталось от вчерашних товарищей, которые даже вступить в желаемый отряд после распределения не успели.
Он как будто решил, что страдал больше всех.
Она ставит чайник обратно на стол, слушая его признание.
— Не называй меня этим именем, — её тон звучит строже и, пожалуй, более резко, чем следовало, а на губах боле нет улыбки. Взгляд голубых глаз, похожих на две льдинки, становится колючим и холодным. — Кристы больше нет, Райнер. Она осталась в развалинах того замка. Если ты ехал к Кристе, то проделал путь зря.
Ещё одно неприятное воспоминание, которое злит и печалит куда больше, чем непрошенная исповедь Брауна о том, скольких людей он убил и предал. По сути Хистория не знала никого, кто жил между Марией и Розой, и рассказы об огромных жертвах среди местного населения никогда не вызывали в ней сожалений больших, чем позволяет себе обычный человек в тех же условиях, когда собственная судьба интересует куда больше прочего. Она не знала близко и добрую часть кадетов из сто четвертого, чтобы скорбеть о каждом из них по сей день. О тех, кого убивал Райнер во славу Марлии на материке, Рейсс и тем более не задумывалась.
Но назвав её фальшивым именем, бывший марлийский солдат заставил Хисторию вспомнить о том, как она предала себя. Пусть и не по своей воле, как себя сама убеждала, ведь о какой воле у девочки, не видевшей ничего дальше забора фермы, можно говорить? Но каждый, кто знаком с Эреном Йегером, знает, что бороться можно всегда. Даже если ты неразумная пигалица полтора метра ростом, которую на плечо закинуть проще, чем мешок с картошкой. Эрен последними своими решениями вызывал много осуждения, но неоспоримо было то, что годы, проведенные вместе с ним в кадетском корпусе, научили его товарищей одному — бороться и не предавать себя, как бы сложно ни было.
Хистория долго этого не понимала, но Имир помогла сделать правильный выбор. Научиться жить для себя и быть свободной.
Криста Ленц — навязанное имя и навязанный образ сказочного персонажа, на которого её учила равняться Фрида, не оставившая о себе ни одного даже блеклого воспоминания.
Да, Криста Ленц простила бы Райнеру все пригрешения и бросилась бы его утешать, причитая о том, что у того не было выбора. Хистория понимает, почему Браун ехал именно к ней.
— Мне жаль, но это был всего лишь образ, — добавляет чуть тише и мягче. — Я не та милая девочка, какой желала казаться. Ты был как старший брат многим из нашего кадетского корпуса. Полагаю, ты вел себя так, потому что так велел долг и требовала ваша миссия. Я же была той, кем не являлась на самом деле, потому что мне сказали, что это правильно. Что так меня будут все любить.
«А я так хотела быть хоть кому-то нужной. Не всем, хоть кому-то одному».
Хистория ловит его взгляд и жаждет увидеть понимание. Ей тоже хочется, чтобы кто-то её понял. По-настоящему, потому что испытывал тоже самое.
— Я не твоя королева, чтобы тебя судить.
Быть может, он хотел формальностей, пышного процесса, что обязательно привлечет внимание других? Они объявили, что элдийцы с материка могут начать новую жизнь в их маленьком рае, но немногие торопились воспользоваться этим правом. Кажется, на материке у Райнера была многочисленная семья, которой посчастливилось выжить, поэтому неудивительно, что он предпочел остаться там.
Формальность, но у неё нет власти над ним.
Морального права осуждать Райнера за то, что он делал, королева за собой тоже не чувствует. Браун научился действовать ради себя раньше, чем она, и пошел ради поставленных целей по головам в самом буквальном смысле. Как и Эрен многим позже. Наверное, это надо уважать.
— Судить тебя за то, что ты сделал до возвращения на родину — это судить ребенка за грехи отцов.
Пусть они были тренированными бойцами, что могли сокрушить за один вечер целое государство, но на Парадиз Энни, Райнер и Бертольд попали детьми. Детьми, которым сызмальства внушали не те ценности. Которых запугали последствиями невыполнения отданных приказов. Быть может, Райнер вел свою команду вперед не только ради себя, но и боялся за родных. Это знает только он.
— Но ты помогал остановить Эрена и снова сражался бок о бок с бывшими товарищами, и это многое значит. Ты помог всем нам вернуть мир и покой.
Хистория намеревается наконец-то придвинуть блюдце с чашкой, но на её ладонь садится бабочка. Маленькие лапки немного щекочут кожу, цветные крылья приходят в небольшое движение — девушка следит за насекомым, пока то не улетает восвояси, сделав круг над столом.
— Мне жаль, что вам понадобилось слишком много времени на то, чтобы понять, что мы с вами ничем не отличаемся.
Блондинка вновь смотрит Райнеру в глаза.
Неужели им троим не хватило тех лет, проведенных бок о бок, в кадетском корпусе?
Рейсс помнит, как Бертольд, скрытый бронированной ладонью, кричал о том, что им было тяжело убивать товарищей.
И всё же они пошли на это.
Могу утянуть даже и без Эйса, но ты все равно меня не переубедишь и не отговоришь от пиратства! 
